Ольга «Лиса»: «Даже враг для нас, прежде всего, человек»

Когда речь заходит о людях, отстоявших независимость Донбасса, люди, зачастую, вспоминают военнослужащих, политиков, журналистов и волонтеров. А вот о подвиге медицинских работников говорят заметно реже. Мы решили исправить сие досадное недоразумение. О трудностях первых месяцев войны, опасности медицинской работы в зоне боевых действий, непростом выборе между чувством долга и выгодой, а также многом другом, журналистам сайта «Патриотические силы Донбасса» рассказала военврач Ольга, известная также под позывным «Лиса».

Ольга, почему Вы решили стать медицинским работником?
Это желание появилось у меня еще в детстве. Мама была медиком, и тетя тоже. Смотрела на них и хотелось помогать людям. Так что это у нас семейное. После школы, поступила в мединститут, окончила его и пошла работать по специальности. До войны работала в больнице имени Калинина.

А в ополчение как попали?
С первых дней протестов, меня заинтересовала деятельность «Патриотических сил Донбасса». Они тогда организовывали медицинские палатки у здания Донецкой областной государственной администрации. Так мы, собственно говоря, и познакомились. Вышло даже немного забавно. Я обратила внимание, что список необходимых медикаментов, который они всюду размещали, был не совсем правильным. Приехала, объяснила, что и где нужно подкорректировать, и чем мы сможем им помочь.

Потом организовали специальную группу в социальной сети «ВКонтакте» и люди стали помогать. В основном, конечно, из Украины. Кто-то присылал деньги, кто-то помогал медикаментами. Помощь шла практически из всех городов, включая и западные регионы. Из Европы тоже помогало несколько человек.

Вот, как-то так, я и осталась с «Патриотическими силами Донбасса». Сначала медицинские палатки у стен ОГА, затем собирали аптечки для ребят, дежуривших на блокпостах. А чуть позже, на базе общественного движения, сформировалось боевое подразделение «Восток», при котором я и осталась в качестве врача.

Начались боевые действия и заниматься нужно было уже не только снабжением, но и обучением. Люди ведь к нам, в основном, гражданские приходили. Кто-то учился на медика, а иные, до войны не имели к медицине никакого отношения. Ну и, тем не менее, справлялись с поставленными задачами. Кроме того, нужно было решать и проблемы организационного характера – договариваться с больницами, куда доставляли раненых бойцов, планировать и организовывать эвакуацию раненых.

С какими проблемами столкнулись донецкие медики в первые недели войны?
Хуже всего было по части снабжения. Медикаменты очень быстро стали дефицитом. Тут сыграла роль экономическая блокада со стороны Украины. Фуры с лекарствами стояли на границе, а их просто не пропускали. Начались боевые действия, а нам банально не хватает растворов. Местные предприятия прекратили работу. И «Стирол», и макеевский «Никофарм». Приходилось возить как-то в обход. Если бы не помогали российские добровольцы и не шла помощь из других стран, то выжить было бы крайне непросто, а медициной заниматься – и подавно. У нас, представьте себе, не было даже жгутов. Потом, в этом плане, дела наладились. В процесс включились инициативные граждане и организации, оказывающие гуманитарную помощь. Ею, как правило, мы и обходились.

Наверняка, попытки Киева вывезти из Донецка медицинское оборудование, также усугубили ситуацию?
Да, именно так и было. Пытались вывезти отсюда дорогостоящее оборудование. К примеру, многие лаборатории выехали полностью. Вывозили оборудование из «ИНВХ» и диагностического центра. Также, на первых порах, медицинский транспорт норовили перегнать отсюда в «зону АТО», чтобы они работали на украинской стороне. Мы, конечно же, старались вовремя на это реагировать. Если с мест поступали сигналы – препятствовали вывозу.

Правда ли, что оборудование пытались вывезти даже из родильных отделений?
У меня нет такой информации. Из травматологии, например, оборудование и медицинские инструменты вывозили точно. Частные клиники тоже выезжали. Возможно, они думали, что вскоре сюда вернется украинская власть и они вместе с ней. Даже не знаю, чем они руководствовались.

Не секрет, что многие врачи предпочли выехать из Донецка. Кадровый голод ощущался?
Действительно, уезжали многие. Частично, проблема была в том, что представители власти новообразованной Республики, на первых порах, оценивали медиков не по их профессиональным качествам, но по принципу «укроп» или «не укроп». Некоторых достаточно активно выживали отсюда.

Официальный Киев тоже сыграл в этом свою роль. Врачам, имевшим звания и ученые степени, угрожали, в случае, если они не уедут, отобрать все регалии, заработанные нелегким трудом. Некоторые, к сожалению, посчитали, что сохранение регалий важнее их профессионального долга перед людьми. Иным казалось, что в новых реалиях, они не смогут жить так, как привыкли. У кого-то были маленькие дети, которых нужно вывезти из-под обстрелов. Ситуации были самые разные.

Многие, в итоге, пожалели, что уехали. Уровень медицины в Донецке, традиционно, значительно более высокий, чем на Украине. Наши врачи приезжали в Киев и другие регионы, оценивали ситуацию и были слегка шокированы. Но вернуться домой уже не решались. Некоторые, впрочем, сейчас возвращаются. Медсестры и врачи. Ведь, многие из тех, кого отсюда выживали, называя «укропами», таковыми, на самом деле, не являлись. Обычные люди, которые, в определенный момент, просто испугались обстрелов. Разумеется, на первых этапах, у нас был серьезнейший кадровый голод.

А те, кто сейчас возвращается в ДНР, находят работу по специальности?
Конечно. Работу находят без проблем. Я Вам больше скажу! Многие, из тех, кто возвращается, занимают свои прежние должности. Кроме, разумеется, руководящего состава. Мало кого из бывших руководителей ставят на прежние должности. Но в отделениях не хватает врачей, да и узкие специалисты в цене, поэтому вернувшиеся, зачастую, работают там же, где и до войны. Точно знаю, что недавно вернулись хорошие специалисты в области детской кардиохирургии.

А те, кто выехал, насколько мне известно, организуют целые отделения. Кто-то работает на территории Донбасса, временно оккупированной силами АТО, кто-то в других регионах. По крайней мере, в Украине образовались эдакие островки профессиональной медицины.

Даже так?
А что Вас удивляет? Приведу один наглядный пример. В одном из населенных пунктов, расположенном неподалеку от Краматорска, ребенок получил достаточно сильные ожоги. И спасти ребенка удалось лишь потому, что в Краматорск перебрались специалисты из нашего ожогового центра.

Правда, в конце концов, получилось немного иначе. Местные врачи не желали давать выписку и мать, взяв малыша, на перекладных поехала в Донецк, в наш ожоговый центр.

Здесь ведь тоже проблема. Чтобы доставить к нам тяжело больного человека с украинской территории, нужно организовать транспорт до границы, а уже там переместить его в нашу «скорую». Других вариантов просто нет. Санитарные автомобили на ту сторону не пропускают.

Невеселая ситуация. Но вернемся к теме войны. Правда ли, что медицинский персонал является приоритетной целью для снайперов противника?
Да, конечно. Подобное случается на передовой постоянно, поэтому автомобили, на которых эвакуируют раненых, ни в коем случае не маркируют красными крестами. Это ведь приоритетная цель. Уничтожишь врача – оставишь без помощи массу военнослужащих противника. Таким образом, можно вывести из строя целый отряд. Эта военная хитрость, как ни печально, действует во все времена. К сожалению, самая гуманная профессия в мире является одной из самых опасных.

Были случаи, когда наши медики гибли при исполнении служебных обязанностей. Работала у нас женщина, которая добровольно пришла в ополчение. Татьяной Васильевной звали. Многим она успела помочь. Как-то раз, еще в июле 2014-го года, она эвакуировала раненого бойца с Песок. Идти пришлось без огней, в полной темноте. В результате, случилось ДТП. Водитель погиб на месте, а она – в реанимации, спустя несколько часов. Раненого, конечно, не спасли. Выжил только санитар, получив серьезные повреждения. Бывают и такие грустные ситуации. Людей, с которыми еще вчера сидел за одним столом, сегодня, быть может, придется запаковывать в черные мешки. Что поделать…это война.

Вы помните, когда впервые оказались на передовой?
Дело было еще в 2014-м году, в Ясиноватой. Эвакуировали раненого мальчишку. К сожалению, всех подробностей уже и не помню. Тут ведь есть один момент – на «передок», где работают фельдшеры и санинструкторы, медицинское руководство стараются не пускать. Говорят, что вытащить бойца из-под огня и оказать ему первую медицинскую помощь, может и обычный человек, а спланировать эвакуацию и решить, что же делать дальше, способны единицы. Звучит по-военному прагматично, а потому даже страшно. Раненый фельдшер, выбывший из строя на месяц-другой, считается восполняемой потерей, а если «из обоймы» выпадет тот, кто организует процесс, то проблема станет куда более серьезной. Поэтому вырваться на самый передок удается нечасто.

Бывали, конечно, совсем непростые ситуации. Например, зимой четырнадцатого года, на позиции, где стояли ребята из «Сути времени» вышли украинские танки и стали бить прямой наводкой. Там было очень горячо. За одну ночь, мы получили восемнадцать человек ранеными. Еще трое погибли.

Когда освобождали Ясиноватую, тоже было жарко. Красный Партизан, опять же. Большие потери начались, когда «Восток» зашел на Донецкий аэропорт. Там, за три месяца, убитыми и ранеными, мы потеряли больше, чем за весь 2014-й год.

Война целиком состоит из грустных историй. Но ведь за два года, происходило и что-нибудь веселое?
Был у нас один забавный, с медицинской точки зрения, случай. ВОГ угодил бойцу в плечо. Это, знаете, такая граната для подствольного гранатомета. В травматологии ему оказали первую медицинскую помощь, загипсовали как положено. Прошло время, он приходит за выпиской, а я смотрю документы и понимаю, что нигде не указано, куда же, собственно говоря, делась эта граната. Спрашиваю – не знает. И контрольного снимка нет. Будучи человеком педантичным, отправляю его делать контрольный снимок. Перезванивает мне врач из травматологии и говорит: «Ты будешь смеяться!» Оказалось, что ВОГ до сих пор в руке.

В приемном покое, когда привезли этого бойца, дежурил один доктор, который буквально через неделю уехал. Он оказал парню медицинскую помощь и загипсовал этот ВОГ. Его счастье, что взрыватель, при попадании, откололся и угодил выше – почти в плечевой сустав. И эта бомба замедленного действия 21 день ходила по больнице.

Парень, конечно, жутко испугался, когда увидел контрольный снимок. Но это был еще не самый большой страх в его жизни. Еще сильнее он испугался, когда в операционный зал сперва зашли саперы, а уже потом врачи. Он говорит: «А можно я пойду?» Врачи ему: «Теперь уже нельзя». Ввели наркоз и гранату, конечно, извлекли. Чтобы Вы понимали, эта штуковина сопоставима по размеру со стограммовым пузырьком перекиси водорода. Эту историю, наверное, я буду помнить всю свою жизнь. Принцип «доверяй, но проверяй» действительно спасает жизни. Это еще и к слову о наличии медицинского образования. Помните, в самом начале я говорила, что в медицину ополчения, зачастую, шли люди, весьма от медицины далекие. Если не верите, я даже снимки могу показать. До сих пор храню их в телефоне, на память.

Как уж тут не поверить? И не такое слышать приходилось. А с ранеными пленными Вам работать приходилось?
Да, конечно.

Тяжело ли это с моральной точки зрения?
В какой-то степени, это действительно тяжело. Особенно, когда речь идет о людях, которые пошли воевать за какую-то странную идею. Большая же часть – мобилизованные, которым не хватило денег, чтобы откупиться и не хотелось садиться в тюрьму на восемь лет, обрекая семью, живущую в каком-нибудь малом городишке, на гнев соседей. Могут, к примеру, дом поджечь. Это самые обычные пацаны. У них не было желания всех здесь перебить или превратить Донбасс в выжженную землю. Все равно, что наших срочников бросили бы куда-нибудь в боевые действия. Они пошли воевать потому, что не было другого выхода. Конечно, всегда есть альтернатива, и есть гражданская позиция. Но мы ведь не знаем всего, что происходит на украинской стороне. Их даже, в какой-то степени, жалко было. Не их вина, что в правительство идиоты прорвались. Оказываем им помощь также, как и всем прочим.

Был ли кто-то из пленных, кто особенно Вам запомнился?
Ой, был один случай. Привезли к нам мужчину лет пятидесяти. Тогда, по-моему, третья волна мобилизации прошла. Не знаю, кто его принимал и обрабатывал, но в ране были куски земли и одежды какой-то непонятной. Доставили его в медпункт, обработали как следует. Спрашиваю, как зовут. «Юрко», - отвечает. До войны трактористом работал. Интересуюсь, как он к нам попал.

Говорит: «Не знаю. Сказали, щоб брав ружжо и сідав на блокпост. Патронів не дали. Сиджу-сиджу, а на мене танки». Так он в плен и попал. Поступил весь в бинтах, как мумия. У нас тогда Катюша работала, в прошлом хирургическая медсестра. Она, за пару дней, из него «конфетку» сделала. Когда мы на обмен его везли, то, кроме четырех или пяти пластырей, у него только повязка на ноге была.

Другому, в свое время, даже аппарат Илизарова ставили. Может быть помните такого рыженького товарища из УПА. С ним много интервью записывали. Он, пока у нас был, даже пересмотрел какие-то свои взгляды. Им ведь рассказывают, что мы звери и над людьми издеваемся.

А на самом деле, знаете, когда мы своих ребят с той стороны забираем, то это просто жутко. Они там развлекаются…протыкают человеку ногу и тут же зашивают. Потом в другом месте протыкают. Не знаю, что должно быть в головах у людей, чтобы так издеваться. Некоторых, ребята наши рассказывали, расстреливали и закапывали как собак, узнав, что боец – снайпер.

Одного мальчишку «Днепр – 1» в плен взял. Его паспортные данные еще в интернет выкладывали. У него было ранение плеча. Так украинцы просто зашили ему рану наглухо и привязали его к кровати, чтобы на них не напал. А парнишка, пока его в плен не взяли, успел троих или четверых застрелить. Думал, что его убьют. Когда интервью у него брали (оно, кстати, в интернете есть), он прямо сказал, что всех, кто думает, что здесь русские за деньги воюют, ждет разочарование. Потому, что за Донбасс сражаются простые работяги. Такие же, как он сам.

А мы всегда достаточно гуманно к пленным относились. Это ведь, прежде всего, люди. Профессия обязывает помогать всем, независимо от религиозных или политических предпочтений. Даже враг, он, прежде всего, человек.

Очень показательный момент – транспортировка раненых на обмен. Мы всегда стараемся обеспечивать для тяжелобольных отдельный санитарный транспорт. А на той стороне забирают обычными легковыми автомобилями или автобусами каким-то непонятными. Такое, вот, отношение к людям.

А сейчас Вы чем занимаетесь?
Тем же, чем и в последние два года – организацией и оказанием медицинской помощи личному составу воинского подразделения. Часть «Востока» перешла во внутренние войска Министерства внутренних дел ДНР. Вот этим, собственно говоря, и занимаюсь.

Чего бы Вы хотели пожелать своим коллегам по случаю Дня медицинского работника?
Прежде всего, мне хотелось бы сказать всем медикам Донбасса огромное спасибо за то, что остались здесь, с нами. За то, что благо Родины поставили выше личного блага. Я сейчас не стану перечислять все больницы, потому, что свою лепту внес каждый. Конечно, основная нагрузка легла на хирургические клиники. Очень трудно передать словами то, как сильно мы благодарны коллегам. А пожелать хочу профессиональных успехов, достойной оплаты их нелегкого труда и, конечно, здоровья. Оно лишним точно не бывает. Поделиться в соцсетях:

Если вы заметили ошибку, выделите необходимый текст и нажмите Ctrl+Enter, чтобы сообщить об этом редакции