Он знал, что его убьют, но все равно шел по своему пути. Его убили. Но он воскрес.
Почему это так близко нам? Потому что эта короткая история и о нас с вами. О наших дедах и отцах. О всех наших предках, что невидимым зыбким строем стоят сейчас за нашими спинами и переживают: ну как мы, сдюжим, выстоим? Или окажемся именно тем поколением, на котором все дрогнет, сломается и прервется?
А мы им – не дрейфь, отцы! Нас убьют, но мы воскреснем! С вами же так же было, помните?! А мы что – хуже?! Мы что – слабее?! Мы же – как вы! Сколько хватает взору заглянуть в прошлое, всегда было так и никогда иначе.
Вот в гражданскую. Косили пулеметы, рубили шашки, право-лево, свой-чужой, не разберешь. Кажется – вот она, пришла мертвая смерть, и не быть тут уже ничему, кроме пустоши, дикого поля и бараков, из которых увезли последних умерших от тифа. А мы взяли и воскресли. Ожили. Выползали из дворов, как тени, на слабых ногах. Шатало нас от усталости, а прозрачные наши глаза впивались в небо одним вопросом – за что все это? Но раз спрашивали, значит, все-таки жили? А если жили - то шли вперед.
А потом в Отечественную – шли на нас танки, и сыпались с неба бомбы. Сыпались на дома и поезда, что хотели увезти детей наших от смерти, да так и не увезли. Жгли нас и убивали, наматывали на гусеницы, вешали и травили. Было нас много, а стало мало, вот столько стало, совсем чуть-чуть, и казалось, что уже столкнули в могилу нас всех, а мы, зацепившись за край, выползли из нее, и не просто выползли – победили. Нас спрашивали, откуда вы взялись, мы же убили вас всех! А они и правда убили, но была у нас такая привычка – воскресать. Она и спасла.
И вот сейчас. Все как тогда. Танки и пушки, мины и снаряды, пулеметы и снайпера, друг по другу, в открытом бою и из-за угла, хоть эдак, хоть так, главное – точно в цель, главное – наверняка, главное – до смерти, чтобы упал и не поднялся. Чтобы друзья взяли и зарыли тело в землю, уже навсегда, вспомнив, напоследок, все хорошее, потому что плохого-то, если даже и захотеть – вспомнить нельзя ничего.
Тяжелое свинцовое время. Время, когда уходят люди, близкие и не очень, хорошо знакомые и однажды виденные. Невинные умирают, а если и небезгрешные, то не было за ними такой вины, за которую прилетает издалека злая пуля или осколок и убивает человека в самое сердце.
Как пережить эти дни, когда могут предать после братского поцелуя, когда нет справедливого суда, когда близкие отрекаются еще до того как запоет петух, и даже мать, что берегла нас всю нашу жизнь, сейчас не знает, как нас спасти, и не спасет.
Как быть, если бездушными оловянными пуговицами глядят нас глаза тех, от кого зависит судьба наша и наш срок на земле?
Как жить – если о том, что мы смертны, мы теперь знаем лучше, чем о том, что мы еще живы?
А вот так и жить. Потому что знаем и другое – посреди весны обязательно случится день, в который каждый из нас, хоть на самую малость, поверит, что нет никакой смерти. А если и есть, то не так страшна она, потому жизнь все равно окажется сильнее ее. А, значит, и убить нас до конца нельзя.
И как воскресали наши предки – так не умрем и мы. Нет у нас права вот так просто взять и уйти. И нет у них способа вот так просто взять нас и убрать. Уж так завещано. Мы навсегда на своей земле, на той, в которую ушли наши отцы и деды, в которую уходят сейчас наши близкие и друзья. В которую уходят наши. Как же они без нас, а мы без них?
Они и сейчас стоят за нашими спинами. Сдюжите? Не дрейфь, батя, сдюжим! Выбора у нас нет. Как и у него.
Христос воскресе! Воистину воскресе!
С Праздником!