Александр Ходаковский: «У наших побед и ошибок будет очень высокая цена»

Председатель Совета безопасности ДНР Александр Ходаковский считает, что дончанам нельзя расслабляться, так как украинская сторона готовится взять реванш и подавить сопротивление Донбасса. Именно поэтому необходима мобилизация сил и ресурсов как внутри республики, так и повышение бдительности и готовности самих дончан. «Хочешь мира – готовься к войне», - этот постулат приобретает особое значение, когда на границах миллионного города нависает противник и не скрывает своих агрессивных планов. Обо всем этом А. Ходаковский рассказал максимально подробно и откровенно.

- Как вы оцениваете события, происходившие в Донецке в последние дни: это и расстрел на трассе прокурора Енакиево, и взрыв на остановке возле одного из управлений полиции ДНР. Кроме нарастающего количества обстрелов, идет активизация диверсионной деятельности. Почему это происходит, и есть ли способы борьбы с террором?

- Следствие обязано дать квалифицированную оценку подоплеки подобных преступлений: это чисто диверсионная подрывная деятельность или разборки криминального толка. Но для обеих категорий предпосылки созданы уже давно. Я считаю, что на смену одной войне неизбежно придет другая - террористическая. В воздухе такая угроза витает ощутимо, потому что инерция процессов себя еще не исчерпала. Проникнуть на территорию ДНР, создать здесь очаги напряженности не так сложно. Мы помним, как во время боев диверсионные группы противника работали в городе. Они ездили по районам, терроризировали население, обостряли тревожную обстановку, обстреливали больницы, дома, остановки общественного транспорта.

- Значит, когда у нас шли мирные митинги, в Донецке уже создавались базы украинских боевиков, схроны оружия? Или диверсанты уже потом ухитрялись провозить его через блокпосты?

- Кроме перечисленного, учтите еще один фактор - здесь и так предостаточно накоплено оружия: и трофейного, и нового. Через подразделения ополчения прошла масса людей, и процентов семьдесят вышли из боевых действий, прихватив что-то с собой. Не все люди честные и щепетильные, многие не устояли перед искушением забрать оружие себе. С торговлей оружием и его незаконным оборотом и хранением сейчас активно борются наши правоохранительные органы. По моей информации, в последнее время раскрыто очень много преступлений, связанных с «черным рынком» оружия. Поэтому и принимаются жесткие меры на границе, отсюда возникают очереди на КПП, нельзя допустить, чтобы оружие попало на территорию России, и нельзя, чтобы оно бесконтрольно обращалось у нас. Мы иногда изымаем не только стрелковое оружие, но и боевую технику. Например, недавно на Текстильщике, на базе хранения металлолома, нашли зенитную установку, установленную на КРАЗе.

- Предприимчивые дончане танки еще не закапывают в огородах?

- Дело в том, что такая форма вооруженных сил, как народное ополчение, не предусматривает жесткой дисциплины и контроля. Когда еще существовали разрозненные подразделения, трудно было контролировать все процессы, связанные с хранением и перемещением оружия. Сейчас наблюдаются последствия того периода, и мы стараемся их купировать, не дать им развиться. Возвращаюсь к теме диверсий. Между Донбассом и Украиной ведется ожесточенная борьба. Один из способов ведения войны – создание среди населения паники или атмосферы страха. Вспомните теракты в Волгограде или в аэропорту Домодедово. Такими вещами очень легко подогревать нездоровую обстановку, недовольство. Люди утомлены полуторагодичной войной, находятся в достаточно серьезном напряжении сил и духа. И противник готов использовать любые методы, чтобы ухудшить это положение. Нельзя исключать и сведение счетов, «внутривидовую» борьбу между криминальными элементами или разборки при перераспределении сфер влияния, когда прежние, старые донецкие бонзы цепляются за свои былые возможности и не согласны с решениями, которые принимаются руководством Донецкой республики. Наше милицейское ведомство достаточно хорошо борется с преступлениями в сфере экономики, иного рода преступлениями, соответственно, они находятся на острие атаки.

- Вы были первым высокопоставленным силовиком, командиром донецкого спецподразделения «Альфа», который активно участвовал в переговорах, чтобы предотвратить штурм учреждений, захваченных народом. Не страшно ли было, забыв о собственной безопасности, социальном статусе, встать на сторону Донбасса?

- Проблема морального выбора передо мной не стояла, последствия в виде сожалений и тягостных раздумий тоже не беспокоили. Я сознательно участвовал в событиях донецкого антимайдана, искренне разделяя позицию большинства. С тем, что мы видели после киевского переворота, надо было бороться не щадя сил. Силовикам запретили применить дозированное насилие против экстремистов, в итоге теперь идет насилие не дозированное. Есть вещи, которые не лежат в плоскости логики, и мы чувствовали, что Донбасс для радикалов стал костью в горле.
Из Донбасса вышла целая плеяда политиков сомнительного качества, которые взяли власть, долго удерживали ее, и жадно набивали свои карманы, поэтому отчасти можно понять желающих сбросить с себя это ярмо. Откровенно говоря, отношение к Донбассу на Украине было достаточно неприязненное. Долгие годы украинская пропаганда настраивала жителей других областей против Донбасса как региона, несущего Украине только зло и неприятности. Мы понимали, что эти искусственно созданные эмоции неизбежно выплеснутся на нашу территорию, но это не основная причина.
Основная причина заключалась в том, что принять позицию тех, кто находился на майдане, – значило перечеркнуть себя самих. Мы говорим по-русски, мы носители русской ментальности, значит, мы солидаризуемся с Россией. И если раньше Украина хотя бы не мешала нам жить и чувствовать себя родственными, близкими России, то майдан создал угрозу окончательного и бесповоротного разрыва этой связи. Майдан запустил процесс размежевания с Россией, и противостояние майдана и Донбасса в любом случае достигло бы кульминационной точки.
Когда мы проиграли в Киеве, потому что нам никто не дал шанса на победу, надо было продолжать борьбу дома. В душе у меня звенела натянутая струна, которая начала звучать еще на майдане, и до сих пор она никак не расслабится, потому что свою работу мы не закончили. Для меня и моих соратников, не только силовиков, но и всех вошедших в наше протестное движение, совершенно очевидно: все, что произошло в Киеве и что до сих пор там происходит, - это точно не от Бога.

- Спецслужбам, прокуратуре, правоохранителям еще до майдана было известно об экстремистах и националистах, собиралась база по персоналиям. Как мог случиться переворот - это грандиозный провал спецслужб или их соучастие в захвате власти?

- Первая причина - спецслужбы долго находились в руках американских ставленников, ведь когда на выпуск академии СБУ приходит американский посол, это уже полная катастрофа. Американцам не надо было проводить разведдеятельность на Украине, им отсылался экземпляр каждого документа, не существовало ни одного государственного секрета, не известного американцам. Ситуацию усугубила банальная некомпетентность, год от года руководство спецслужб и оперативный состав теряли квалификацию. Уровень эффективности работы падал буквально на глазах. Люди перестали быть профессионалами, стали зарабатывать деньги, появилось ООО СБУ, ООО МВД, крышевание бизнеса и все остальное. О какой плановой борьбе с экстремизмом можно было говорить, если силовые органы занимались совершенно другими делами, используя служебное положение в личных целях?


- Вы провели массу переговоров с украинскими силовиками, чтобы они сдали оружие и ушли с Донбасса миром. Расскажите подробности.

- Да, в моем личном деле есть отметка о специальном обучении ведения переговоров в критических ситуациях. Мое личное дело, которое лежало в СБУ, мне подарили на день рождения, когда донецкое управление СБУ взяли штурмом. Перед нами стояла цель деструктурировать систему власти, парализовать здесь проукраинских силовиков. На первом этапе важно было сковать любую их активность, потому что шок после краха государственной системы потихоньку проходил, на силовые ведомства начались назначения людей, лояльных к киевской власти. Пришел новый начальник СБУ, поставили пана Лебедя, начальника Восточного территориального управления внутренних войск. Я его арестовывал здесь, на Университетской. Мы впятером его выследили и задержали. Это очень интересная история, как мы выдворяли из Донецка украинских силовиков, можно целую повесть писать.

Мы понимали: так, как мы миндальничали в Киеве с майданными сторонниками, с нами миндальничать никто не будет. Поэтому первым делом Донецк очищался от тех силовиков, которые представляли наибольшую опасность. Выполнялась задача по мирному и планомерному их выдавливанию. Расскажу один эпизод. Когда я захватил Лебедя и арестовал его, сразу выдвинул ультиматум его заместителям, оставшимся без верховного руководства: ни один боец внутренних войск не должен уехать в направлении Славянска. Мы хотели выиграть время. Не исключали возможности, что внутренние войска перейдут на нашу сторону, и мы вели с командирами такую работу. Забегая вперед, скажу, что все спецподразделение внутренних войск, так называемая антитеррористическая рота, полностью перешло на нашу сторону. Нам они были нужны не как противники, а как сторонники. Но когда увидели, что нам не удается полностью переподчинить всех украинских солдат, а события начали активизироваться, мы поставили условие, чтобы они немедленно покинули нашу территорию.
Брать штурмом их штаб, основную базу на Боссе, пришлось, когда скрытное наблюдение за всеми воинскими частями показало, что группа спецназа с пятью импортными снайперскими комплексами все-таки выехала воевать в сторону Славянска. Это мы посчитали нарушением договоренностей, и наша реакция была вполне адекватной. Потом уходили другие силовые ведомства, подчинившиеся приказам Киева: МВД, большая часть МЧС вместе с техникой тоже уехала. Современную технику для тушения пожаров мы в последний момент успели вытащить из аэропорта и передать ребятам из МЧС ДНР. Алексей Кострубицкий, нынешний министр МЧС ДНР, а тогда один из высокопоставленных офицеров украинской МЧС, остался здесь, честно и смело выполнял свою задачу. Повторюсь, наши действия диктовались насущной необходимостью, мы достаточно филигранно вытесняли украинских силовиков, чтобы избежать жертв. Кого-то перетянули на свою сторону, кого-то выдворили.

- С украинской стороной невозможно четко договариваться, они всегда обманывают. С чем это связано? Человеческий фактор или особенности национального менталитета?

- А почему сотня погибших на майдане канонизируется на Украине, а тысячи погибших на Донбассе - для украинцев нормально и даже хорошо? Это результаты политики двойных стандартов, плюс чувство вседозволенности и безнаказанности, возникшее у тех, кто осуществил переворот в Киеве. Они поняли, что если будут вести себя так пассивно, как предыдущая власть, то и с ними поступят аналогично – сметут. И приняли методику, которая предусматривала уничтожение на корню любых очагов сопротивления.
Многие на Украине не нашли в себе мужества и решимости повторить наш поступок - поднять открытое восстание, которое можно сравнить с ночным прыжком с парашютом. Им нужна была твердая почва под ногами, социальные гарантии, еще что-то, и они предпочли смириться с происходящим беспределом. Многие рассчитывали на большую активность и принципиальность России, и когда не увидели ее с российской стороны, а увидели укрепление власти Киева, то сделали простой человеческий выбор: снялись и ушли. К примеру, некоторые бойцы «Альфы», которые совсем не разделяли идеологию майдана, не были даже родом из западных регионов Украины, предпочли получать украинскую зарплату, потом дослужиться до пенсии.
Я так не смог, это не в моем характере. В движение Сопротивления киевскому режиму я вошел с конца февраля 2014 года, отказался от управления подразделением «Альфа», на двух стульях не сидел, а сразу сделал свой выбор.

- В связи с чем ваше имя постоянно связывают с именем донецкого олигарха Ахметова?

- В связи с борьбой за власть и сферы влияния, и это целенаправленная кампания по демонизации моего имени. Я с юмором отношусь к этому ярлыку, и если кому-либо хочется считать меня «человеком Ахметова», то любые мои аргументы против подобного тезиса бессильны разрушить чужие галлюцинации.

- Это идет сведение с вами счетов со стороны киевских СБУшников?

- Они бы действовали другими методами. Они, конечно, подхватывают все, что может дискредитировать любого лидера республики, такова их методика, часть информационно-пропагандистской борьбы. Но самое тонкое издевательство – это именно инсинуации наших собратьев, так сказать, по оружию. Сначала не обращал на это внимания, следуя притче о Данте: нищий показал фигу поэту, а тот ответил: «Даже за сто твоих фиг я не дам своей одной». Старался проходить мимо обид и оскорблений. Мы ведь все считали, что стоим за правду, за светлое начало, и отвлекаться, разменивать себя на какие-то внутренние склоки непозволительно.
Но всегда есть определенная аудитория людей со своим складом ума, надеждами на будущее, и они любую персону, которая не попадает в этот контент, воспринимают достаточно враждебно. Понятно, что все наши взаимоотношения с Ринатом Ахметовым надуманы, понятно, что меня выбрали мишенью. Я ничего не имею против российских национал-патриотических партий, но не являюсь носителем этих идей. Я по убеждениям интернационалист, но главное для меня - Родина, ощущение Родины. Донбасс - это наша родина. Мы можем говорить о Родине в расширенном смысле, вкрапляя себя в понятие России, большой Родины, но для начала надо нашу маленькую Родину - Донбасс защитить и обустроить. Защитить – в первую очередь.
Так вот, мы наконец-то обрели родину. Потому что в составе Украины мы все время жили на положении какого-то чужеродного, искусственного элемента. А теперь мы своими действиями, своей борьбой, жертвами, страданиями заслужили право называть наш любимый Донбасс своей Родиной. Я люблю Россию, свою землю, людей, но не ношу в себе чувства национализма, антагонизма. А ребята, которые ориентировались на русский националистический фактор, почувствовали, что в событиях на Донбассе смогут реализовать то, что у них не получалось в России. Они начали двигать очень много идей, которые мне кажутся правильными, солидарными в главном с нашим курсом. И я искренне считал, что все, что идет с нами в параллельном направлении, должно жить и развиваться.
Но оказалось, что национал-патриоты так не считают, из-за этих противоречий и возникла кампания по дискредитации моего имени. Я даже назначал призовой фонд за любую информацию о моей связи с олигархами. Отдельная история – распускаемые слухи о моем якобы сотрудничестве с СБУ, ведь иногда проскакивают даже такие обвинения. Первые вбросы в отношении меня начались в середине мая, когда прибыл сюда некто Абвер, бывший сотрудник СБУ Одесской области, и он сделал неожиданное для нас заявление, что я, дескать, человек Ахметова. Мы были поражены, удивлены, в ситуации, когда нужно солидаризироваться, объединять усилия в борьбе с общим врагом, начинаются внутренние распри. Мы со всеми поддерживали теснейшие связи, координировались, любое обострение ситуации сразу вызывало предложение помощи, не было случая, чтобы мы кому-то отказали в поддержке артиллерией или другими ресурсами, всем делились, потому что нужно было выживать. И вдруг на этом фоне появляются силы, которые начинают нас дискредитировать. Какие мотивы руководили этими людьми, мы можем только предполагать.

- Перейдем к блоку вопросов о нынешних проблемах республики. По какой причине на Донбассе не было создано мобилизационной экономики, хотя мы находимся в войне, и не был создан Государственный комитет обороны? Почему подакцизные товары, спирт, водка, сигареты, не являются государственной монополией? И кто в этом виноват?

- Думаю, мы заложили неправильные принципы формирования экономики. У нас есть ресурсные направления, которые могли бы обеспечить львиную долю нашего бюджета, в первую очередь это именно подакцизные товары - водка, табак. Но нагрузка обрушилась на мелких предпринимателей, хотя сама ситуация требует для них определенных налоговых льгот. Когда мы нагрузку государства перекладываем на плечи населения, мол, сейчас война, терпите, то социальные обязательства в полной мере не выполняются, квартальный уголь регулярно не выдается, возникают прочие перекосы. С другой стороны, нам надо четко и безапелляционно поставить вопрос и ответить на него однозначно: какую форму экономики мы хотим построить? На чем будем базироваться? Нам жизненно необходимо обозначить нашу позицию по отношению к крупному капиталу, монополистам. Мы сделали несколько красивых шагов: народ решает, возвращаем государству, - и на этом остановились. Но проблема осталась и ее надо срочно решать.
Национализация - неправильный термин, его просто легче произносить, чем слово огосударствление. Национализация – это иной процесс, если бы у нас был иностранный капитал, мы бы его национализировали, это понятно. А вот вопрос огосударствления монопольных направлений назрел. Поначалу вроде бы была взята жесткая линия на введение внешнего управления. Потом вдруг выяснилось, что объективно это не работает в полном объеме на интересы государства. Как оперировали ловкачи-менеджеры разными хитрыми схемами, через подставных лиц, так и продолжили это делать, а собственники восстановили свой статус. То есть мобилизационные экономические ресурсы, которые по логике военного положения сразу должны браться под контроль государства, пока остались вне интересов государства, начали работать автономно.

- Не хватает средств администрирования? Волевых решений? Что происходит?

- Не знаю, есть выражение «поводыри на распутье». Мне кажется, люди, которым мы делегировали власть, не могут определиться, какой курс избрать. Но это непонимание слишком затянулось. Мы все от этого страдаем, и мы ждем. С другой стороны, вспомните лето прошлого года, осень прошлого года, когда мы каждый день висели на волоске, пока ситуацию не переломили в свою пользу и не стабилизировали линию фронта. Строить любое ведомство, если враг каждый день грозит прорвать нашу тоненькую оборону и вломиться в город, практически невозможно.

- Эта ситуация и сейчас мало изменилась, просто все затягивается.

- Ситуация отчасти изменилась. Потому что произошла специализация, и управленцы наработали определенный опыт, которого не было год назад. Я однажды присутствовал на совещании кабинета министров, это было еще в начале событий, при правительстве Бородая, и напротив меня сидел военный, который имел свое подразделение в Макеевке, это был некто Леня Баранов. Я спросил его: почему вы не на фронте, почему ваше подразделение не на фронте? Он стушевался и ответил, что если все пойдут воевать, здесь некому будет порядок наводить. А потом возникла ситуация, когда был бой, батальон «Восток» выехал на Карловку, и я взял с собой часть подразделения этого Лени Баранова. Так он догнал нас под Песками и вернул свой отряд назад, в тыл, чтобы избежать столкновения с противником. Такого рода авантюристы сидели здесь во множестве, а нам тогда было не до них. Но потом, когда формировалось правительство, мы приняли решение уходить от семибоярщины. Надо было чем-то пожертвовать, чтобы состоялась структуризация власти. И мы передали все имеющиеся у нас полномочия одной команде, чтобы не было перетягивания каната. Зрелость личности заключается не столько в возможности что-то забрать, сколько в умении что-то отдать.

- Это само собой. Но есть же привлекательные модели экономики, допустим, тот же Китай.

- Я бы не сказал, что можно подводить даже предварительные итоги. Во-первых, когда мы формировали централизованную власть, то должны были бороться с самой главной на тот момент проблемой – уйти от многовластия полевых командиров. Мы не могли допустить вражду между ними, потому что это оказалось бы равносильно уничтожению республики. Во-вторых, надо было закладывать основы государства. И когда мы решали приоритетные задачи, конечно, рассчитывали справиться с кругом проблем за более короткий срок. Судя по тому, что сейчас поднимаются все эти вопросы, в обществе назрело требование подвести определенные промежуточные итоги и, возможно, провести работу над ошибками. Мы находимся в ситуации, когда по самым концептуальным вопросам пока не выработаны понимание и стратегия. Но вода камень точит. В том смысле, что если не прекращать усилий, не прекращать работы, то в конце концов ситуация изменится к лучшему. Если мы позволим себе уныние, упадок, душевный надрыв, то точно ничего хорошего не произойдет. Все должны понять, что сейчас эпохальное время, мы на изломе. Если мы, претерпев испытания, не переломим ход истории в свою пользу, то будем говорить уже не об уровне доходов или социального обеспечения, а о том, жить нам или не быть вообще. Вы забыли, с чего мы начинали: мы же не создавали социальный проект, чтобы ценой тысяч жизней остальным сотням тысяч и миллионам жилось лучше и сытнее.

- А за что тогда гибли люди?

- За то, чтобы остановить основную и непосредственную угрозу самому факту существования Донбасса.

- Разве она уже ликвидирована?

- Пока остановлена, и есть надежда, что будет устранена политико-дипломатическими способами.

- Почему на государственном уровне нет ни единой базы, ни реестров пострадавших в ходе военных действий и получивших увечья? В каждом подразделении и в каждом городе ДНР есть раненые, которые брошены, никому не нужны, добиться какого-то пособия практически невозможно. Почему не принимаются законы о социальной реабилитации раненых?

- Начинать надо с законов о статусе ополченцев. Почему не принимается закон, хотя его три варианта уже поданы на рассмотрение, ответить не могу. Причины мне не понятны. Однако мало принять нужный закон, у него должно еще быть соответствующее материальное сопровождение, чтобы обеспечить человека всей необходимой социальной помощью. И тут мы возвращаемся к началу разговора: формируем нормальную здоровую экономику, меньше разбазариваем ресурсы, принимаем грамотные решения, пользуемся помощью, которую нам оказывает Россия, и закладываем в бюджет статьи расходов на поддержание этого закона.
Вы правы в том, что это сейчас исключительно важная проблема. В «Востоке» семьи погибших получают помощь, но у нас ограниченные возможности. В других подразделениях этих возможностей ещё меньше. Сейчас приезжают два бойца с ампутированными конечностями, которым мы выделили средства на покупку специальных протезов, они на них уже стоят, ходят. Это современные протезы, начиненные электроникой. Но когда не делаются вещи, которые должны быть сделаны в первую очередь, у людей возникает чувство несправедливости, ведь они шли Родину защищать. И сейчас их не считают героями, которые за Родину отдавали жизни и здоровье. Это острая, больная проблема, в первую очередь морально-нравственная, это наша ответственность, долг перед этими людьми, который мы не можем выплатить. И это проблема государства, которое должно создавать условия, чтобы не возникало таких вопросов вообще.

- У нас есть спортзалы, где парни просто качают мускулы, и есть окопы, где воюют бойцы. И как воины должны себя чувствовать при таком явном диссонансе?

- Я поражен тем, как быстро у нас за последние полгода изменилась система ценностей и произошла подмена понятий. То, что было первоочередным и самым важным, стало второстепенным и обыденным. Это же маразм, когда враг у границ Донецка, а мы тешим себя иллюзиями, что ничего не происходит. Наоборот, нам нужно еще больше сплотиться, вовлекать еще больше людей в созидающие процессы, чтобы не произошла полная дезориентация общества.

- У людей возникла идея сделать Книгу памяти всех погибших воинов и мирных граждан, но во властных структурах эта инициатива не нашла отклика. Прошло два года, погибших около десятка тысяч, с каждым днем их имена начинают теряться во времени и пространстве. Получается, создание мартиролога – тоже неважно?

- Нет выше любви, чем отдать жизнь за други своя. В основе любого патриотизма лежит жертвенность. И когда столько людей пожертвовали всем ради нашей Родины, ради счастья обрести эту Родину, этого не показывают и скрывают? Вы задали исключительно важный вопрос. Мне говорили: вы затеяли несвоевременную акцию с Бессмертным полком, якобы во время войны к использованию образов погибших не прибегают, все потом… Вранье это все! Вы думаете, красноармейцы в «Красной звезде» не читали о подвигах Маресьева, Матросова, что все это скрывалось до послевоенных времен? Да наоборот, людей на этом воспитывали, показывали как пример! То, что наши некоторые министерства преисполнены местечковыми настроениями или беспокойством о каких-то частностях, но не рассуждают государственными категориями, вызывает серьезное беспокойство. Поэтому я считаю, что надо подводить промежуточные итоги и давать трезвую оценку деятельности бюрократии, которая закостенела в своих кабинетах.

- Мы знаем по разведданным, что происходит перегруппировка украинской техники и личного состава, Донецк находится в полу окружении. Это может свидетельствовать о подготовке новой активной фазы войны или это маневры с целью нас запугать, добиться каких-то уступок?

- Есть реальная угроза, сегодня она потенциальная, но завтра может стать реальной. Все меры, которые предпринимает украинская сторона, свидетельствуют о том, что она хочет взять реванш. Военный, численный, экономический потенциал у них гораздо выше и было много возможностей одержать победу, но они обломали зубы. Им не удалось осуществить блицкриг, о котором так много говорили, они забыли правило, что дома и стены помогают, а здесь, на Донбассе, стены действительно помогают, потому что являются оборонительными сооружениями. И сейчас, к моменту истечения срока действия Минских договоренностей, украинцы стали объективно готовиться к взятию реванша.
Я знаю из разведсообщений, что в Мариуполь прибыли советники из ЦРУ, и они разрабатывают стратегию нападения. Одна из поставленных перед ними задач - втянуть Россию в войну, показать ее присутствие здесь. Вторая – нашей кровью напоить радикалов, которые здесь концентрируются и ждут момента, чтобы выплеснуть свою агрессию. Украина уже третий раз использует любое перемирие исключительно для наращивания своей военной мощи. Они и не скрывают этого, говорят, пока вы, дураки, играете в договороспособность, в джентльменство, мы будем готовить вам уничтожение. Если не будет продолжения войны, это приведет к краху украинской государственности.

- Помощь Украине поступает из США, Канады, Европы и Турции, это и наемники, и вооружение, и денежные транши. А ресурс ДНР ограничен. Что вы скажете по этому поводу?

- Я бы не хотел бравировать какими-то ура-патриотическими заявлениями. Думаю, наша территория будет в любом случае неподконтрольна Киеву, вопрос в цене. Если мы правильно организовываем, например, процесс управления государством, если мы, находясь в состоянии военного положения и живя мыслями о войне, принимаем необходимые меры, повышаем уровень боеготовности, обороноспособности, проводим мобилизационные мероприятия - мы минимизируем возможные жертвы. Но если мы, будучи очень расслабленными Минскими соглашениями, встретим агрессию Украины неподготовленными, то цена победы будет слишком высока. Я скажу так: война будет тяжелой, итог понятен, об этом даже не нужно говорить, но цену мы заплатим немалую.

- Все считают, что следующий этап войны будет более жесткий, и жертвы будут несопоставимы даже с тем, что были.

- Я совсем недавно начал разделять эту точку зрения. Я понял, что если сейчас не говорить об этом как о возможной перспективе, мы не дадим возможности населению подготовиться, мобилизоваться, принять какие-то меры, даже с точки зрения мягкой эвакуации. Сейчас люди стали возвращаться на Октябрьский, Площадки, в Киевский и Петровский районы, соответственно, они должны знать об угрозах. Мы совершим огромное преступление, если не будем включать предупреждающий об опасности информационный элемент. А его нет. Когда я это понял, то стал об этом говорить публично. У людей есть право знать о возможных угрозах, а мы должны работать с населением, не нагнетать панику, но дать людям возможность обезопасить себя, имея резерв времени. Если украинская агрессия начнется после нового года, и люди станут в панике бежать из опасных районов, начнется массовое скопление людей, и любой прилет в такие места приведет к большим жертвам. Значит, мы должны позаботиться, чтобы люди имели возможность принять для себя решение, что им делать.

- То есть вторая фаза конфликта неизбежна, и она будет страшной?

- Я сказал, что цена будет высокой, и с точки зрения инфраструктурных разрушений, и человеческих потерь. Минск – не формальный документ, это продукт политических диалогов на всех уровнях. Важно, что мнение лидеров стран – столпов Евросоюза свелось к тому, что должен быть мир. Мнение было донесено до Украины, что регулировать ситуацию нужно практическими методами. Изменения, которые должны быть внесены в Конституцию Украины, проигнорированы, хотя Украине очень ясно намекнули на определенные обстоятельства. А Украина просто проигнорировала мнение тех, кто формирует позицию Европы. Украину поддерживают, прежде всего, США, мнение Европы носило рекомендательный характер, в итоге Украина его выслушала, но не услышала.

- Вернемся к боям в городе. Зачистки в оккупированных Авдеевке, Марьинке, Красногоровке действительно были репетицией зачисток в больших городах, таких, как Донецк и Горловка, например?

- Нет, это однозначно не так. Это не отработка методов, поверьте, я профессионал в подобных вопросах. Зачистки мирного населения в указанных городах преследуют две цели. Во-первых, чтобы добиться определенного психологического состояния населения, применяется метод давления. Ведь что пишет украинская пресса: оказывается, Донбасс понимает только язык силы. Значит, Донбасс надо безжалостно давить. Во-вторых, такие действия можно рассматривать как подготовку к активизации боевых действий, о которой мы говорили. Проводится работа по выявлению возможных сторонников, подполья, корректировщиков огня, тех, кто будет содействовать освобождению городов от украинских захватчиков.

- Появились слухи, что окраинные районы Донецка первыми попадут под удар и могут быть оставлены. Прокомментируйте их.

- Степень нашего сопротивления будет зависеть от той подготовки, которую мы проведем, чтобы не допустить боев в условиях города. Мы сейчас разрабатываем ряд мер для того, чтобы это не было легкой прогулкой для украинских военных, чтобы они завязли на подступах и дальше не продвинулись. Любые попытки вторжения украинской армии на территорию крупных населенных пунктов, таких, как Горловка, Пантелеймоновка, Ясиноватая, Донецк, создадут ситуацию, в которой украинская армия будет истребляться, и это приведет к ее полной катастрофе. Проблема в другом: произойдет смещение артиллерийских позиций, и все мы понимаем, чем это чревато. В двух словах – это кровь и бетон.

- То есть сейчас города находятся в качестве заложников?

- Да, так и есть. Но мы не могли не выполнять Минских соглашений. Другое дело, мы могли бы провести ряд мероприятий, не противоречащих им, которые усилили бы нашу оборону. Думаю, что украинцы изучили нашу местность достаточно хорошо, знают стратегические условия, слабые места, намереваются отрезать нас как от сообщения с границей, так и со всем окружающим миром. Их планы очевидны, но выполнимы ли –другой вопрос.

- На Южном фронте вообще ситуация очень тревожная, потому что там мы прижаты к береговой линии?

- То, что там наши силы прижаты к морю, – это скорее хорошо, чем плохо, потому что обойти нельзя, а десантные суда не подойдут туда из-за мелководья. Но концентрация наших вооруженных сил там не ниже, чем на иных участках фронта, людей достаточно, чтобы держать оборону. Поэтому паниковать не следует. Но не следует и убаюкивать собственную бдительность и готовность к внутренней мобилизации, когда враг на пороге.

Источник

Если вы заметили ошибку, выделите необходимый текст и нажмите Ctrl+Enter, чтобы сообщить об этом редакции